хочу тут не типично для себя выложить рассказы . . .

их прислали мне . . . возможно они из сети . . . букв много . . . и они архаичны . . .

Предисловие

Леонид Ильич Брежнев вызвал к себе Андропова, и спрашивает: - А скажи ка мне, Юрий Владимирович, что за штука такая, нейтронная бомба? Рейган тут хвалился.

-Страшная вещь, Леонид Ильич. Рванет, живого не останется ничего, кроме материальных ценностей.

-Ну, хорошо, - отвечает Ильич. Доведите до американцев, что для поддержания стратегического паритета, у нас имеется целая армия прапорщиков.

Рональд Рейган вызывает директора ЦРУ. – А скажите мне, что такое, армия прапорщиков?

-Упаси нас Господь от такой агрессии, господин президент. Десяти бойцов этого спецназа хватит для того, что бы все живое осталось, но за сутки не останется никаких материальных ценностей.

(Анекдот из советского периода)

Серафима Васильевна совершенно не благоволила своему инфантильному зятю. Да просто с точки зрения супруги начальника склада вещевого снабжения, прапорщика Штанько, мягко говоря, не уважала его. Её ненаглядной доченьке Софочке, жизнь подставила коварную подножку, выдав замуж за Стасика, преподавателя немецкого языка военного училища, где отважный Иннокентий Михайлович Штанько занимал должность командующего простынно-кальсонными войсками. Все, что полагалось иметь при рождении особи мужского пола, Стасик имел. И руки росли из положенного места, и ноги не смотрели пятками вперед. Так, что, по мужской части, Господь не обидел его по все аспектам мужского начала. А вот голова… Головой он при рождении, видимо, за что-то зацепился, оставив в месте зацепления мужской стержень. Конечно, Серафима Васильевна имела в виду стержень морального плана. Вот её Михалыч, это ДАА! Мужик! Все в дом. Даже казенное, тоже в дом! Прилипло к рукам, зачем его отдирать-то? Дома отдерем! Сам Михалыч , от хвалебных дифирамбов супруги и чувства собственной значимости и незаменимости цвёл и пах ароматами цвелых кальсон, вовремя не перекочевавших в домашние сундуки. Учись жить, Стас, подняв указующий перст к небу, говорила своему сырокопченому зятю, Серафима Васильевна. Преподавааатель он! Лучше бы ты перепродавателем был. Вон сколько добра в доме пропадает! Тоже мне, специальность! Михалыч по - немецки только одно и знает – mein, а добра, однако, полные сундуки! Тюха ты, Стасик. Зять – негде взять Давеча Софочке простынки да полотенчики давала, так его чуть кочура не окочурила, посинел весь, кричит – не смей брать, мне мои моральные принципы не позволяют! А чего орать-то? Не тебе ж даю. А жрет то чего? Что Михалыч припас! И ничего, принцип –то не сожрешь! А трусы ему давала, новые пожалела, думаю, выбросит, гад принципиальный, дала ему еще в пятидесятых пошитые. Так они у него в штаны высыпались. Тоже орал - Я же говорил, все ворованное боком выйдет, а оно вишь как, не боком, а через штанины вышло. Не зять, а морока сплошная. Красть, видите ли, нельзя. А оно разве краденное? Что списано, что приписано, что на кого-то записано. Чего добру пропадать? Портянками вон как удобно посуду мыть! Мудреное ли дело с бабами на кафедре сидеть, да чаи гонять? Твои то чаи в дом не пригонишь, и в сундук не засунешь!

- Послушайте,Серафима Васильевна! – выслушав часовую лекцию, прорычал разгромленный в пух и прах Стасик. – Я интеллигентный человек! Я зарабатываю деньги честным трудом, я, наконец, приношу стране какую то пользу!

- Великие деньги ты приносишь! Да твоих денег Михалычу на одну опохмелку не хватит! А уж о пользе и говорить не хочу. Втюхиваешь в пустые головы великовозрастных обалдуев всякую лабуду, и мнишь себя благодетелем Российским. Михалыч, вон, пользу приносит. Говорит, я сдерживаю бурный рост вооруженных сил. На складе кучи добра, а где ж на него призывников наберешься? Вот и тянет лишнее домой! А ты на капиталах сидишь, а сам скоро в юбочке из лопухов бегать будешь, потому, что штаны не за что купить. И простыни лишней не имеешь, что обернуться. Казенная она, видите ли! С курсанта деньгу брать надо! Все равно – бестолочи. А так, какая-то копейка.

- Да это же преступление! - Схватился за голову Стасик. - Как вы можете такое говорить?

- Какие громкие фразы! Вот, доча, собрала тебе чемоданчик. Бери, деньги тратить не будешь. Вот и трусы , майки возьми. А то неизвестно, что этот оглоед под брюками таскает. Вчера папа принес. А вот простынка, смотри, хорошая партия попалась, без шва по центру. А старенькие мне принеси, я ухваток наделаю да полотенчиков кухонных.

- Мама, может и вправду не надо? Смотри, какая жирная печать. Её ни чем не ототрешь.

-Чего не надо? Латочку поставь, если она тебе мешает. Бери, пока папа служит. Не ровен час, на пенсию вытурят. Кто нас, ораву такую кормить будет?

- Софья! Взорвался красный как переспелый томат, Стасик. Мы немедленно идем домой! Я соберу все, что презентовала нам любезная теща, и везу сюда! У меня должна быть безупречная репутация!

- Ээк, раскипятился, заяц герой! Тебе грузотакси нанять? Вези, сладенький, вези. Стены голые останутся. Кстати, касатик, ботиночки снимай, брючки из отрезика сшитые, тоже. А и рубашечка белая, парадная с маечкой, откуда? Оттуда – вестимо! Остальное оставь. Дарю. А то стыдобы не оберёшься. Не слушай, Софочка этого Рокфеллера. У тебя дети. Папа все ради тебя старается, и детей твоих. А с этого толку что? Ему уже золотой оклад полагается. Видишь, нимб вокруг башки растет? А карманы, поди, от кукишей истерлись.

Дверь с шумом распахнулась. В комнату, тяжело дыша ввалился прапорщик Штанько с огромным солдатским вещмешком.

- Здравия желаю любезному семейству! – как тепловоз прогудел Михалыч, и с грохотом опустил мешок на пол. Зазвенели стекла.

- Ой, Кеша! Что ты, моя пчелка, опять принес? – Льстиво проворковала Серафима Васильевна.

- Да, гуталин тут в банках. Все соображал, куда он девается? А они, стервецы, солдатики из обслуги, намажут его на хлеб, а гуталин, нет бы сапоги почистить, выбросят, а хлеб сожрут. А я не пойму, чего у них глаза на переносице, а сапоги пилотками натирают. Вот, принес. Целее будет. – А теперь, слушай мою команду! Женщины – в зал. Ты зятек, со мной – на кухню. Политзанятия с тобой проводить буду. Долго и настойчиво. Пока мозг твой не просветлится. Он нырнул в чулан, и оттуда появились две бутылки Столичной, солдатский сухпаек, булка черного хлеба и две алюминиевые кружки.

- Боже! Неужели в магазине спер? На складе то водки нет! - подумал Стасик.

Сели за стол. Михалыч разлил по половине кружки водки, и сказал. – Это будет первый аргумент в мою пользу. – Пей! Стасик, собрав волю в кулак, зажмурил глаза, и не желая ударить в грязь лицом, залпом осушил кружку. Сначала глаза открываться не желали, залитые обильной слезой. Потом с трудом разомкнулись. Перед ним, в дрожащем мареве, сидел такой замечательный, добрый человек, и задушевным голосом внушал Стасику свои аргументы. «И как я, идиот, мог так плохо думать о человеке?» корил себя Стасик. После второго «аргумента», он был полностью солидарен со всем, что ему говорил его замечательный тесть, хотя и потерял способность понимать и без того несвязную речь добродетельного наставника. Третий «аргумент» не удался вовсе. Стасик хотел облобызать родного человека, но тот ткнулся носом в стол , смахнув рукой консервную банку с перловой кашей , и издал могучий храп. Стасик сделал несколько безуспешных попыток подняться. Вдруг сзади подошла добрая фея – волшебница в тещином обличье, и мягко сказала: «Стасик, пойдем бай-бай. Софийка уехала на такси.» «Боже! Какие замечательные люди!» - подумала «Столичная» в Стасиковой голове. Но, оказаться слабаком он не желал. С трудом поднявшись, ловя равновесие, Стасик поплелся в прихожую. Теща преследовать не стала. Не найдя выключателя, он на ощупь снял с вешалки куртку, нащупал ботинки, с трудом засунул в них ноги. Попытался поднять с пола мешок с тещиными подарками, но завалился вправо, больно стукнувшись головой о стену. «Вот черт! Никогда не думал, что простыни и полотенца бывают такими тяжелыми» подумал Стасик. Наконец он справился со своей ношей, и взвалил её на плечо. Ноша металлически «грякнула» и больно впилась своими простынными ребрами в спину. На улице, два патрульных милиционера, опасливо посторонились, уступая Стасику дорогу. Куртка была тоже тяжелой и свободной. «Похудел я что-то, и ботинки разносились, болтаются на ногах. Точно, тесть во всем прав. На зарплату много не накупишь. Вот опять за туфлями к тестю обращаться надо». Как он попал домой, память упрямо промолчала.

Голова гудела, как казан для узбекского плова. Стасик осторожно, опираясь на четыре точки, поднялся с кровати, и двинулся через прихожую изгонять из организма остатки «аргументов» На вешалке висел тестев бушлат с погонами прапорщика, подними стояла пара хромовых сапог сорок шестого размера, а рядом сиротливо стоял развязанный вещмешок с банками гуталина.

Больше Стасик никогда не перечил теще, дабы не выслушивать очередную порцию «аргументов».